Горький урок Сирии: эксперт Бахтиёр Бабаджанов приводит факты из современной истории и рассказывает, к чему приводят задержки с конституционной реформой

В 2001 году мне посчастливилось побывать в Сирии в составе археологической экспедиции Французской Академии (СNRS).

Экспедиция изучала руины исламских памятников VIII–IX вв., а мне было поручено поучаствовать в работе с остатками надписей, которые когда-то украшали эти разрушенные мечети и мавзолеи. Была пара находок – из обломков-пазлов удалось сложить часть посвятительной надписи с именем одного из строителей старинной мечети и сентенцией: «Нет постоянства в этом тленном мире». Я тогда не мог представить себе, насколько символичной и роковой для Сирии окажется эта сентенция.

За работу я получил царский подарок – возможность посетить исторические города Сирии. Утомительные переезды, дискомфорт дешевых гостиниц и прочие неудобства компенсировались великолепными памятниками, интересными общениями с учеными, удивительным добродушием самих сирийцев, независимо от веры или конфессии (это мусульмане-сунниты, алавиты, друзы, христиане разных толков). К тому времени в стране сохранялись сотни памятников разных культур, которые бережно сохранялись, реставрировались и изучались, чем сирийцы гордились как символом своей толерантности и высокой культуры. Пейзажи Дамаска или Халаба (Алеппо) тоже подтверждали этот символ многообразия культур и религий. Из окна отеля появлялся ряд полумесяцев куполов мечетей, которые перемежевывались с крестами церквей. Это никого не раздражало, сирийцы за многие века научились жить в мире и согласии.

Государство всячески поддерживало межконфессиональную и межэтническую толерантность, хотя понимало, что является наследником сложнейших отношений (на грани конфликта), например, между шиитами и алавитами – с одной стороны, и суннитским большинством – с другой. К этому добавлялись непростые этнические взаимоотношения (например, между курдами и арабами).

Сложнейший клубок этнических, экономических, религиозных интересов всегда оставался проблемой для Сирии. Самым серьезным гарантом стабильности в таких условиях стала Конституция, первый вариант которой был принят в 1950, обновленный – в 1973. Причем, ее восприняли как самый надежный гарант преодоления конфликтов все этнические и конфессиональные сообщества Сирии.

Как рассказывали местные коллеги, к началу нулевых годов назрела острая необходимость новой конституционной реформы. Правительство должно было отреагировать на перемены в обществе. Но этот важный процесс откладывался, чем воспользовались оппозиционные силы, в первую очередь исламистов. Забегая вперед, напомню, что начатая в 2012 году реформа Конституции Сирии уже запоздала и проходила на фоне набирающей обороты нестабильности, террористических взрывов в общественных местах и даже в мечетях, что стало результатом некорректной религиозной политики правительства Башара Асада.  

Башар Асад стал президентом в 2000 году, сменив на этом посту своего отца Хафеза Асада, который правил 29 лет. Асад Башар понимал, что реформы назрели и приступил к их осуществлению. От попыток модернизации экономики и до либерализации финансовой системы, усиления влияния гражданского общества. Но многие реформы оказались половинчатыми. Надеясь на поддержку суннитского большинства, он принял суннизм, начал заигрывать с религиозными деятелями и исламистами, что оказалось крайне недальновидным шагом. Позже стало ясно, что это не он «заигрывал» с исламистами, а они использовали его и его окружение, добившись авторитета в обществе.

Однако в 2001 году Сирия была еще мирной и цветущей страной. По уровню прироста ВВП в 2007 году (данные World Bank) Сирия была на уровне Израиля и Кувейта, превосходя средний показатель по региону (5,7% против 5,1%). Хотя, как рассказывали коллеги, над ней уже надвигались тучи. Меня поражало то, что многие сирийцы, с кем пришлось говорить, с тревогой говорили об ощущении надвигающейся беды, особенно когда речь шла о политических притязаниях религиозных лидеров. Они выдвигали свои требования, которые могли нарушить создавшийся за десятилетия баланс демократических устоев и разных религий в стране. Причем, даже простые люди понимали, что ислам становится «инструментом» в очень темной игре некоторых исламских лидеров в борьбе за власть. Чем это кончилось, теперь уже знают все.

Борьба исламистов начиналась с, казалось бы, относительно безобидных требований – разрешение носить хиджабы в учебных заведениях, требования раздельного обучения в школах, создания собственного телеканала, требований разрешить исламские политические партии и других. Но уже к 2004-2005 годам почти все требования исламистов носили политический характер. В частности, исламисты выдвигали лозунг об отказе от Конституции и введении шариата, при полном игнорировании прав религиозных меньшинств. Причем вся последовательность событий и требования исламистов очень сходны с теми, с которыми сейчас сталкиваемся мы.

Как объясняли сирийские коллеги, правительству удалось бы сохранить стабильность, межконфессиональный и гражданский баланс, если бы не «внешние игроки», точнее их экономические интересы и если бы вовремя была проведена конституционная реформа, укреплены устои демократического государства, соблюдался бы баланс между светским и религиозным. То есть ясно и юридически точно было бы определено место религии в обществе как личного дела каждого, без вторжения ее лидеров в политику.

Кроме того, еще в начале XXI века местные эксперты объясняли, что хрупкий мир в Сирии может быть нарушен в результате борьбы международных кампаний-гигантов и стран за право разработок нефтяных месторождений на севере страны (где в основном жили курды), большие транзитные и экономические проекты (например, планы провести газопровод через территорию Сирии). Грандиозные планы породили огромный интерес к стране международных кампаний и тех стран, кто за ними стоял. Помните фразу: «Деньги не пахнут». Я бы сказал больше: «Деньги жестоки» или «У денег нет совести и жалости». Особенно у больших денег.

А если отвлечься от метафор, понятно, что кампании-гиганты захотели реализовать проекты с максимальной выгодой для себя, чаще оставляя Сирии минимум доходов. Сирийское правительство, естественно, хотело получить максимум от предполагаемых проектов, в которые были вовлечены множество игроков, в основном внешних. А главное, правительство старалось избежать влияния экономических проектов на стабильность. Трудные и долгие переговоры и торги удивительным образом совпали с серьезным давлением на правительство Сирии в сфере «религиозных свобод». Внешние силы требования разрешить создание исламских центров и партий, которые поддерживались финансовыми грантами заинтересованных стран.

Один из сирийских коллег даже с грустью сказал мне в 2001 году: «Лучше бы у нас не было нефти, и лучше бы нас не рассматривали как транзитную страну. Теперь мы станем объектом притязаний сильных держав, оспаривающих место в добыче наших ресурсов …». «Вот посмотришь, те, кого отодвинут от вынесения решений, сначала начнут с лозунгов о свободе религий, потом с политических свобод и так далее. Нас загоняют в угол …» – с грустью закончил свой монолог мой сирийский коллега.  

И, действительно, вскоре, согласно негласному правилу современного мира, скрытое давление по дипломатическим каналам, сопровождалось благовидными (хотя явно надуманными) поводами – неожиданной заботой «внешних игроков» о свободе совести и религий, о гражданском обществе, о политических правах в Сирии, об отмене запрета на хиджабы в образовательных и лечебных учреждениях и так далее. Почему-то этих же «внешних игроков» не заботило намного более вопиющие нарушения, в том числе и в сфере религиозных свобод в ряде других стран Востока, которые никак не заботили внешних áкторов этой скрытой игры. Хотя объяснения лежат на поверхности – другие страны оказались сговорчивее. 

Я не собираюсь разбирать все сложные хитросплетения сирийского конфликта. Его давно и профессионально разобрали эксперты. Меня больше тревожит нынешняя разруха, которой можно было бы избежать. А самое главное – показать, насколько губительно было для страны использование ислама под предлогом «восстановления шариатской справедливости», призывая заменить Конституцию шариатом. Однако в сирийском конфликте ислам не главная причина конфликта, но, увы, эта религия стала главным инструментом конфликта.

Президенту Башару Асаду, упорно отстаивающему интересы Сирии, решили действиями намекнуть, что Сирия уязвима и что мирное сосуществование внутри страны может обернуться раздорами и гражданской войной. Тем более что упомянутые сложности в межконфессиональной ситуации создавали много уязвимых мест для разжигания конфликта. Внешние «игроки» уже начали перекраивать Ближний Восток.

По заключению экспертов, до конфликта Сирия вполне обеспечивала себя продуктами питания практически полностью. Хорошо развивалась легкая промышленность, медицина, ремесленничество. Нефтяные скважины приносили основную долю валютных поступлений. Еще 10% валюты в страну поступало от работающих за границей сирийцев (трудовых мигрантов). Так что мятеж в 2011 году, который стал началом гражданской войны, не был восстанием голодных и рабов. Бедного населения в Сирии было мало. Тем более существовали специальные программы по поддержке бедных слоев населения.

Но постоянное откладывание конституционной реформы, ошибки во внутренней политике, в том числе в религиозной сфере, сказались незамедлительно. На фоне «арабской весны» (на самом деле оказавшейся «арабской зимой») оппозиционные настроения усиливались, что в конце концов вылилось в серию митингов в 2001 году, быстро переросших в вооруженные столкновения с серией терактов, организованных «исламской оппозицией», которая незадолго до этого выражала свою «глубокую преданность» Президенту. Как теперь выяснилось, именно они и оказались организаторами вооруженного конфликта.

В 2018 году я встретил своего сирийского коллегу в Вене на одной из конференций. Мы долго сидели в одном из кафе, вспоминая прошлое. Он и его супруга пытались мне объяснить суть произошедшего. Оба неожиданно признались, что сами участвовали в митингах против правительства, но сразу поняли, что невольно «расшатали лодку» и способствовали тому, что выпустили «страшного джина» из кувшина. Оба особенно остро поняли – во что вылились их мирные протесты, когда инициативу в конфликте перехватили исламисты, которые до этого дружно заверяли Асада в своей верности.

В результате долгих злоключений, потери дома и ранения одного из детей, мои коллеги на некоторое время попали в плен к исламистам в Алеппо (Халаб). Жена моего коллеги с грустью вспоминала и рассказывала: «Я выходила на протесты не потому, чтобы на меня одевали никаб, возвращали в средневековье и не для того, чтобы сейчас мой старший сын оказался в инвалидном кресле, подстреленный каким-то моджахедом. Я просто хотела конституционных реформ. Теперь оказалось, что только Башар Асад готов нас защитить от озверевших от власти и крови исламистов». Сам коллега тоже долго рассказывал о горьком и кровавом опыте своей семьи и страны.

Мои друзья хорошо понимают, что плодами протестов воспользовались исламисты, которых ранее выпестовало само правительство и которых охотно поддерживали внешние силы. Почему ставка была сделана на исламистов? Все дело в том, что именно они, воспользовавшись искаженно истолкованными догмами ислама, попытались обосновать правомерность джихада, обманули молодых мусульман и не только своей страны, но всего мира. Согласитесь, очень удобная идеология для свержения неугодных и неудобных правительств.

Сирия в этой ужасной войне в буквальном смысле потеряла сотни городов и сел. Масштабы разрушений по самым предварительным подсчетам катастрофичны – до 70% всего жилого фонда, более 80% предприятий, обвал сирийского фунта, голод, личные трагедии в семьях и так далее. 

Опыт Сирии и многих других стран мира (в том числе и с мусульманским большинством) показывает, что любое стремление навязать свои религиозные или националистические ценности как обязательные для всех (особенно в принудительном порядке) приведет к череде конфликтов, гражданской войне, в которой не будет победителей.  

Сейчас можно по-разному воспринимать, оценивать причины сирийского конфликта. Говорить о них очевидно, надо, чтобы извлечь уроки. Но что бы мы не говорили, к каким бы заключениям не пришли бы, мы должны извлечь из горького опыта Сирии несколько важных уроков.

Во-первых, наши мусульманские лидеры должны понимать разницу между религией политикой. По подсчетам специалистов примерно 80% вооруженных конфликтов, террористических акций и прочих негативных явлений в мире происходит с использованием искаженно истолкованной исламской догмы. Это очень серьезно дискредитирует нашу священную веру. Но кто, если не сами мусульмане и их богословы могут защитить свою религию, уберечь своих братьев и сестер от вовлечения в терроризм? Напомню, что в сирийский конфликт были завербованы около 3 тысяч соотечественников-мусульман. Примерно 2/3 из них погибли там.

Во-вторых, наше общество разнообразное, но все до единого проявляют уважение к религии, даже если не следуют ее предписаниям. Такого же уважение к себе они вправе ожидать и от религиозных людей, которые и по закону, и по правилам общественной этики не должны навязывать своего мировоззрения остальным. Конституция и действующие законы демократического государства остаются для нас самым надежным гарантом соблюдения всех прав верующих разных религий, а самое главное – гарантом стабильности в обществе. В современном мире это самое дорогое, но самое хрупкое достояние общества.

В-третьих, мы должны понимать, что только гражданское общество, объединенное Конституцией и гражданскими законами способно удерживать стабильность в обществах, где население придерживается разных религиозных, гражданских или национальных традиций, относят себя к разными идеологиям, по-разному воспринимают ценности жизни.

Бахтиёр Бабаджанов

Профессор, доктор исторических наук, эксперт